Он приподнялся на локте и дал ей все, что она пожелала. Прижался губами к впадинке чуть ниже уха, спустился ниже, по ее изящной шее, по изгибу груди, полной и набухшей в его руке, к закаменевшему соску, который перекатывал между пальцами.

Он взял его в рот, и она охнула. Он стал сосать, и она застонала.

Пенни услышала собственный голос и смутно удивилась, что он сумел заставить ее до такой степени отдаться на его волю. Удивиться она смогла; думать сил не было. Ощущения пронизывали ее, переполняли тело, каждая частица ее существа жаждала завершения, и душа купалась в тепле счастья.

Она оседлала его, сжимая коленями ребра, наклонившись вперед. Он продолжал сосать ее грудь, посылая молнии по венам, молнии, которые сжимались внизу в огненный клубок.

Его руки гладили ее. Жесткие и требовательные. Ласкающие, предъявляющие права, исследующие, открывающие все новые чудеса. Оставляющие на своем пути огненные полосы.

И она вспомнила… вспомнила расплавленную пустоту, открывшуюся в ней еще до того, как его рука легла между ее широко разведенных бедер и коснулась набухшей плоти. Закрыв глаза, она вцепилась в его плечи и отдалась желанию.

Его рот был горячим, влажным и настойчивым, и в ее груди заплясало пламя, которое не мог охладить врывавшийся в окна ветерок. Пламя было живым и билось в ее венах в странном ритме, убыстрявшемся с каждым биением сердца, распространявшемся под кожей и жадно требовавшем большего. От нее. От него.

Она едва могла дышать, но… но все чувства сохранились. И она чувствовала. Каждое прикосновение, каждый удар желания, каждую ласку.

Губами и языком он терзал пульсирующую вершинку одной груди. Второй завладела рука, сминая, пощипывая, перебирая. Другая рука лежала между бедрами. Длинные пальцы зарылись в глубину лона, проникая все глубже, прижимая сильнее.

И этого оказалось недостаточно: она со всхлипом откинула голову и в несвязной мольбе вонзила ногти в его спину.

Он приподнялся под ней, перевернул и, продолжая теребить крошечный бугорок, завладел ее губами в отчаянном поцелуе, укравшем ее дыхание, обострившем желание, убедившем в том, что он с ней. Что он хочет ее. Что она ему нужна. Так же сильно, как он – ей.

С ним она никогда не будет одна в своем желании. Никогда не останется беззащитной. Общее безумие владело ими, безумие, которое они должны погасить вдвоем.

Он вжал ее в матрац, длинное сильное тело нависло над ней. Она ожидала, что он раздвинет ей бедра коленом и войдет в нее, и уже заранее напряглась в предчувствии полузабытой боли.

Но он прервал поцелуй, и Пенни поняла, что у него другие планы.

Его губы прошлись по ее шее, скользнули ниже, чтобы снова терзать ее груди. Утолить терзавшую ее жажду, унять разбушевавшееся сердце…

Она выгнулась под ним, почему – не знала сама, по-прежнему отчаянно цепляясь руками за его плечи, зарываясь пальцами в волосы, когда он оставил ее груди и двинулся ниже. Прижимая жаркие, влажные губы к ее ребрам, талии, животу… Схватил ее колено. Отвел в сторону.

Свечи все еще горели. Задыхаясь, втягивая в себя воздух, тяжело дыша, она вынудила себя поднять веки, чтобы всмотреться в жесткие линии его лица, горящие откровенным желанием.

Он спустился так низко, что его плечи оказались между ее бедрами. Пенни ждала, ждала, пока он поднимется выше, но…

Он нагнул голову и прижался губами к пульсирующей плоти. И стал посасывать.

Ее пробила молния. Сердце на миг остановилось.

Потом она ощутила прикосновение его языка и едва не умерла.

– Чарлз!

Она дернулась, но он легко удержал ее. Она попробовала тянуть его за волосы, но ничего не получалось. Она никак не могла сдвинуть его с места, не могла удержать… оставалось только уйти под воду вместе с ним.

Его губы продолжали сладостную пытку, и волны ощущений смели ее оборону, захватив в плен, утащили в бешено вертящийся смерч, откуда уже не было возврата.

Яростное желание нарастало, сжималось в тугую спираль, поднималось все выше. И все же он не прекращал ласк, настойчивых, почти безжалостных. Его губы прижимались к ней, язык обводил изюминку набухшей плоти, медленно-медленно проник внутрь.

И она рассыпалась.

Он говорил, будто это все равно что коснуться небес. Для нее это скорее было прикосновение к солнцу. Вспышка ослепила ее, обожгла сердце, легкие, нервы на какое-то благословенное мгновение, прежде чем взорваться, посылая ослепительные лучи по ее телу.

Оставив ее в мире с собой.

Но лишив покоя Чарлза.

Она слепо потянулась к нему, и он пришел к ней. Широко разведя ее бедра, он открыл ее и вошел.

Она сжала его плечи в безрассудном предвкушении боли и попыталась было напрячься, но обмякшие мышцы не позволяли.

Он не стал проникать дальше. Просто придавил ее всем телом. Она ощутила, как его руки приглаживают ее волосы, ласкают лицо.

– Не в этот раз, mon ange.

И он отвлек ее поцелуем, одновременно мощно вонзившись в бархатистое лоно. Не так жестко и быстро, как она ожидала, но медленно, настойчиво и неотвратимо. Растягивал ее, наполняя, и не собирался останавливаться. Да она и не хотела, чтобы он остановился, потому что была его добровольной пленницей. Его. И высочайшего наслаждения ощущать его, жесткого, несгибаемого, тяжелого, чужого и все же невероятно своего. Он продолжал медленно входить в нее, хотя мышцы на шее вздулись, когда он боролся с демонами, с которыми она столкнулась много лет назад.

Она чувствовала, как поддается ее тело, и была ослепительно счастлива этим шелковистым, гладким скольжением. И ощутила, как он наполнил ее до конца. Сделал своей.

Чарлз тихо охнул, замер, почувствовал, как она очень слабо, нерешительно сдавила его, и едва не потерял жалкие остатки самообладания. Ее лоно было невыносимо жарким и тугим, как у монашки, и он сумел его растянуть и погрузиться до основания.

Это был момент, который он обещал себе, не сознательно, но в самых безумных мечтах, все последние десять лет. И теперь он настал и оказался даже лучше, чем в самом воспаленном воображении.

Она была расслаблена и открыта под ним, принимая всем телом, всей душой, но искусительная женская сила по-прежнему наполняла тугие мышцы ее бедер и рук, легко лежавших на его плечах.

И он хотел продлить этот момент еще… еще… еще немного…

Безумным усилием он поднял голову, чтобы взглянуть в ее лицо.

– Тебе хорошо?

Ее веки чуть приподнялись. Их глаза встретились. Потом ее губы слегка изогнулись, и он пропал.

– Да.

Она обняла его и, притянув к себе, прижалась к губам. Поцеловала, как истинная сирена.

– А теперь гони во весь опор. Пожалуйста…

– С радостью, – прохрипел он. – Но только если ты поскачешь со мной.

Ее глаза раскрылись еще шире.

Не дожидаясь вопроса, он поцеловал ее и показал ей… как…

Показал, сколько еще ей предстоит узнать. Сколько наслаждения ее еще ждет. Лучше других он знал, что притянет ее, увлечет и привяжет к нему. Он использовал каждую унцию своего опыта, пытаясь удостовериться, что она наконец принадлежит ему и что он сумел ее покорить.

Но даже теперь Пенни поражала его: чуть поколебавшись, она с жаром приняла приглашение. И смело шла за ним, куда бы он ни вел, слишком быстро поняв, как пользоваться своим телом, чтобы ласкать его и доводить до безумия.

До полного безумия.

Каким потрясением было осознать, что оба лишились разума. Что самообладание вытеснено чем-то более сильным, более мощным и живым. Что инстинкт, буйный и неуправляемый, верный и могучий, гнал их вперед, подогревая страсть, с которой сливались их тела.

Этот инстинкт провел их сквозь томительные поцелуи и прерывистое дыхание, через пронзающие выпады их соединения к утонченно-острому пику наслаждения, за которым лежало сладостное забытье.

И они достигли этого пика, сначала она, потом он. Сомкнув руки, сплетя пальцы и слившись в единое целое, они ждали, пока погаснет пламя, прежде чем попасть в ту страну, где общаются души и сердца бьются как одно.